* * *
К Богу ближе чистые сердцем
(Восхищение их судьбе).
Истребление ждет иноверца,
Всех, кто верит только себе.
Не завидуй довольным безумцам,
Им удача на время дана.
И сумевшая нагло надуться
Лопнет с треском «величина».
Видит Бог через всякую толщу,
Богу всякий известен путь;
Человеческий разум тощий
Тщетно дмится Его обмануть.
Он ответить сумеет злодею,
За добро он ответит добром,
Кто неправды богатством владеет,
Будет нищего жалче потом.
Кто от Господа рвётся — на гибель,
Да — на гибель, во всю прыть.
Наши тайные мысли — нагие,
Их ничем невозможно прикрыть.
Лишь к Всевышнему мчись сердцем
(Будь хоть в пламени, хоть в дыму).
Горе, горе тому иноверцу,
Тот, кто верит себе одному.
* * *
Становится все ежедневным,
Восторгов нарушен полет,
И тайн неприступные стены
Никто уже не разберет.
Надежды прекрасное блюдце,
Но хрупкое, тонкое, ведь,
И хочется оглянуться,
И грустно назад поглядеть.
* * *
Зачем гадать, что будет там за гранью —
Не дадено узнать — и помолчи,
Живи, пока тебе лучи играют,
Пока поют ручьи, кричат грачи;
Покуда над тобою тучи ткани,
И снег, как пух пролетных лебедей.
«В травинку превращусь я, или в камень» –
Твердишь. Все это домыслы людей.
КРЕПОСТИ
Человек до сих пор строит крепости,
Чтоб себя оградить от врага;
И не видит он в этом нелепости,
Потому как жизнь всем дорога.
Крепость — крупных банкнотов пачка,
Положил в банк, и все дела!
Легковушка — железная тачка,
Сел, завел, и лети, как стрела.
Крепость — лишняя пара ботинок,
Крепость — лишний мешок муки...
Скажешь: «Скучно! Какая рутина!
Если сможешь, возьми, запрети!»
Не возьму, и не в этом досада,
И ухмылкой стрелять не спеши,
Просто, крепости строить надо,
Как для тела, так для души,
Не скрутило чтоб нас однобочие.
Вот и думай щеку подперев.
Очень много бед наворочает
Наше тулово здесь ожирев.
* * *
Замков непреступных не бывает —
Рушатся от ядер, от огня;
Иногда их просто забирают
С помощью троянского коня.
Если не троянский конь — подкопом,
Не подкоп — свое возьмет измор,
А измор любую силу слопает —
У него терпение, не задор.
Но лежать и в зной, и непогоду
На печи, как сноп, и все дела, —
Не возьмешь не только крепость сходу,
Но и ломоть хлеба со стола.
* * *
Все гораздо проще и обыденней:
Без друзей живу и без врагов;
Бороду и голову мне выбелил
Незаметный ход моих часов.
Уступал я сытости и слабости,
Отдавал им много ценных лет.
Видно в жизни так: где бой, там слава,
Где покой, там серый будний цвет.
* * *
Вчера ветер рвал поводья,
Шел курсом к прямой беде;
А посмотри сегодня:
Ни рябинки на воде,
Лучистость асфальт нагревает,
Полнейшая благодать.
И с нами такое бывает —
Устроены так, видать.
* * *
Подслащенные пилюли...
В этой жизни как без них?
Очень нужен дождь в июле,
А октябрь — на сырость лих.
Скрашен алым шлейфом вечер —
Запада закатный стяг.
Чистым сахаром не лечат,
Что горчит, то подсластят.
* * *
Казалось — обрету, успею,
Преодолею, соберу, —
О, как наивна ты, неспелость,
В людском неистовом бору.
Ограда здесь, и здесь ограда,
Оград терплю величину.
Теперь уже спешить не надо,
И мне известно почему.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэзия : 2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
